Волею судьбы сестры Касимовы оказались в авангарде становления современной классической оперной школы Азербайджана. В равной мере наделенные ярким сценическим талантом, они смогли сделать его достоянием нации. Объединенные общей судьбой – оперных див, сделавшие на подмостках одних и тех же театров две разные карьеры, они как никто другой знают цену семейным традициям, истинному патриотизму и взаимоуважению. Невероятно целеустремленные и работоспособные, бесконечно влюбленные в музыку, сестры Касимовы никогда не останавливаются на достигнутом.
Что послужило фундаментом, главным толчком для выбора музыкальной карьеры?
ФИДАН: Мы выросли в среде очень интеллектуальных, творческих людей и взяли многое от наших родителей. Изначально это, конечно, было желание нашей мамы – чтобы мы занялись музыкой. У папы был потрясающий, от природы прекрасно поставленный голос – лирико-драматический тенор, и он в кругу друзей нередко исполнял неаполитанские песни. Он не был профессиональным музыкантом, учился в АЗИ и получил диплом инженера-энергетика. Мама тоже была творчески одарена: прекрасно танцевала, сочиняла стихи. Она писала папе на фронт письма в стихах – они сохранились по сей день. У них была очень красивая любовь. На фронт папу забрали сразу после свадьбы, он был под Сталинградом в 1943 году, как инженер занимался ремонтом танков. Он был так потрясен увиденным на войне, что уже в молодости, в 22 или 23 года, стал седым. Любовь к музыке сопровождала его и на войне, он пронес ее через всю жизнь и щедро одаривал ею нас. Когда у нас были дни рождения или другие праздники, папа всегда садился за рояль и пел. Мы все давали дома семейные концерты. Поэтому, когда мы стали подрастать, это как-то само собой сложилось в семейную традицию – занятия музыкой и пение. А если говорить о «фундаменте», то надо понимать, в кругу каких людей мы формировали этот свой дар. Нам с Хураман повезло застать величайших людей той эпохи. Старший брат нашей матери, профессор-нефтяник Искендер Искендеров дружил с Ниязи, и наши родители часто бывали в гостях у дяди Искендера; он тоже любил музыку, играл на рояле. К нему приходил Ниязи, играл на рояле, и мой папа – на аккордеоне и рояле. Иногда папа исполнял арию Кероглу из оперы «Кероглу», а Ниязи аккомпанировал. К нам в гости приходили гениальные люди: Тофик Кулиев, Ниязи, известный художник по коврам Лятиф Керимов, бывали и известные ученые – например, Ашраф Гусейнов, и вообще многие выдающиеся люди из творческой и научной элиты того времени. Мы с Хураман выросли на этом. Хураман рано начала говорить, и у нее всегда был потрясающий слух. Помню, Ниязи сажал ее к себе на колени и говорил: «Спой, девочка моя, песню о Нагорном парке Кирова». Эту песню когда-то пел Рашид Бейбутов. Ей было тогда два-три годика, но она уже хорошо пела эту песню. И вот с трех лет моя сестра уже пела в присутствии таких великих людей. Я была более застенчивая. Но и я была очень музыкальной, с шести-семи лет ходила в музыкальную школу при Консерватории по классу скрипки, вместе со своим братом, который учился по классу фортепиано. Мы жили рядом с Консерваторией...
Тогда ректором Консерватории был, кажется, потрясающий Узеир Гаджибеков?
ФИДАН: Да, именно так. Ниязи, как известно, был поклонником талантов и, услышав моего отца, сказал:«Я тебя должен познакомить со своим дядей!». Он привел отца в Консерваторию, и когда тот спел для Узеира Гаджибекова арию Кероглу, тот зачислил его сразу на третий курс, в класс Нины Ринальдовны Валацци, итальянки. Нина Ринальдовна сулила моему отцу блестящее будущее, но он так и не закончил обучение: в то время Азербайджан больше нуждался в профессиональных государственных кадрах, ведь после войны надо было все восстанавливать. И папе, которому тогда было всего 27 лет, предложили очень высокую должность – зампред Госплана. А когда узнали, что он по вечерам учится в Консерватории, поставили перед выбором: артист не может работать в Госплане! Поэтому он так и не сделал певческую карьеру. Но его дар удивительным образом передался нам, его детям. Мы с сестрой как бы воплотили в жизнь его мечту – стали оперными певицами.
Но в школе при Консерватории Вы учились по классу скрипки. То есть у Азербайджана могла быть скрипачка Фидан Касимова...
ФИДАН: Когда после музыкальной школы я поступила в Консерваторию по классу скрипки, меня услышал ректор Джовдет Гаджиев и сразу сказал: «Бросай скрипку, мы тебя берем на вокальное отделение!». Я сказала, что обожаю скрипку и, если разрешат, буду учиться сразу на двух факультетах. И мне в виде исключения разрешили. Я, конечно, скрипку не бросила, но вокал – это тот инструмент, который я в себе носила всегда, и его я тоже не могла бросить. Мы с сестрой обязаны Богу и родителям, что обладаем такими голосами. Со временем осознание этого дара и огромная благодарность за него переросли в уверенность, что именно вокал – моя судьба и я должна стать профессиональной оперной певицей. Крепкие семейные традиции, творческая атмосфера дома и ярчайшие таланты того времени, среди которых мы с сестрой росли, – все это позволило нам с Хураман подняться на достойный уровень оперного искусства. Опера – это наша судьба.
Хураман ханым, порой трудно поверить, что два человека, наделенные таким талантом, выросшие в одной семье, не ощущают конкуренции. Неужели чувство соперничества, присущее людям творчества, обходило Вас и сестру стороной?
ХУРАМАН: Нам часто задают этот вопрос. Да, мы делали карьеру практически одновременно, живя в одной семье, в одной стране, выступали и выступаем на одних и тех же сценах, а никакого соперничества между нами никогда не было! Видимо, родители правильно воспитали нас. Относясь с уважением ко всем своим педагогам, помня их вклад в мое обучение, главным моим учителем я все же считаю Фидан. Сестра – мой учитель, нельзя же завидовать учителю! Я всегда ее слушала, всегда гордилась и горжусь ею. Она была, есть и будет лучшей!
Фидан Касимова вывела азербайджанскую вокальную школу на международный уровень – это ее историческая заслуга. Она первая из азербайджанских певцов выиграла Гран-При на родине оперы, в Италии. Несколько лет назад ее имя попало в энциклопедию Кембриджского университета – настолько оценили в мире ее талант и ее вклад в мировую культуру вокального искусства. Я всегда преклонялась перед ее талантом. Наша жизнь была насыщена разными событиями – и хорошими, и, к сожалению, тяжелыми, – но мы все проходили вместе и всегда знали, что мы есть друг у друга. И то отношение к моим творческим порывам, стремлению развивать свой талант, та поддержка, которую я с детства получала от сестры, заложили фундамент не соперничества, а взаимного уважения и профессионального сотрудничества. Мы с Фидан очень уважаем и поддерживаем друг друга и в жизни, и на сцене.
В последнее время вас все чаще видят на сцене вместе. Наверное, действительно, на контрасте самобытное звучание каждого голоса проявляется в большей мере, чем по отдельности?
ХУРАМАН: Вообще-то, конечно, мы отдельные певицы, но в последние годы стали появляться на сцене вдвоем, какие-то произведения уже исполняем только дуэтом. Впервые мы решили преподнести публике наш дуэт как шоу, как эксперимент. А затем увидели, что это понравилось. На мой взгляд, особенно интересны наши дуэты в опере, когда мы в одном спектакле играем две разные роли: например, в «Богеме» – Мими и Мюзетту. Или в нашей опере «Севиль», в которой великолепный композитор Фикрет Амиров показал эмансипацию восточной женщины, – там мы тоже играли две совершенно разнохарактерные роли. Известны случаи, когда на сцене встречались отец и сын, или мать и сын, и так далее. А вот две сестры – гораздо более редкое явление...
Иногда я жалею, что мы не получали предложений поработать вместе от некоторых именитых театров. Мы выступаем каждая со своей программой: например, мне предлагают поработать в Бостоне, а ей – в Мюнхене, мне в Дюссельдорфе, а ей – в Сан-Франциско... А вот приглашать нас вместе – такое за границей, честно говоря, не практикуется, ведь бывали случаи, когда в театре дело доходило до внутрисемейных конфликтов. Кстати, мы много раз отказывались от очень достойных предложений, чтобы только не разлучаться. Для нас с Фидан важно быть вместе, но в то же время разными. Я думаю, наши родители гордились нами не только потому, что мы долго и упорно трудились, развивая талант, но и потому, что каждая из их дочерей стала состоявшейся личностью, самостоятельно сделала достойную карьеру, и при этом мы остались любящими сестрами.
Фидан ханым, а Вы можете себе представить сестру кем-то еще, кроме оперной дивы Хураман Касимовой?
ФИДАН: Сестру судьба одарила настоящим талантом. У Хураман блестящие данные: и артистические, и вокальные. Она и в кино снималась как актриса с 14 лет. Могла, наверное, стать киноактрисой, и я уверена – была бы звездой. Но я бы хотела видеть сестру той, кем она стала сегодня. Я была уже лауреатом многих международных конкурсов и впоследствии приезжала в Москву уже как солистка Театра оперы и балета, а следом за мной стала петь и она, очень успешно, и тоже получала премии. Я как старшая сестра давала ей советы, занималась с ней. Она окончила нашу Консерваторию, прославилась на весь Советский Союз, а затем и на весь мир, потому что она одна из тех, кто получил Гран-При на международном, очень сложном конкурсе имени Марии Каллас в Греции. Я горжусь тем, что ее имя вошло в историю советской вокальной культуры – до нее никто из СССР не получал Гран-При на этом конкурсе. Это был невероятный успех, и по завершении конкурса председатель жюри, великий Тито Гобби пригласил Хураман в свою школу во Флоренции на два года. Он написал в Москву, чтобы ей разрешили поехать учиться в Италию. Наверное, Гобби прочил ее в преемницы Марии Каллас: ведь он пел с Каллас и, возможно, увидел в Хураман сходство тембра... Между СССР и Италией была государственная договоренность об обмене и подготовке молодых кадров, многие артисты выезжали, но это было индивидуальное приглашение в частную школу, и Хураман не отпустило КГБ. Мы очень любили свою страну, но были очень огорчены. А в Азербайджане и в Москве Хураман была невероятно популярна, нас всегда приглашали на все музыкальные вечера Москвы: «Русская зима», «Московские звезды», «Майские звезды», на концерты, и мы всегда представляли Азербайджан на самом высоком уровне. Не раз нас приглашал и Большой театр выручать спектакли, петь в Большом зале консерватории – эту площадку редко доверяли певцам из республик, только народным артистам СССР, да и то не всем, а избранным. Про нас говорили: сестры Касимовы – это явление!
Как Вы считаете, что сегодня должно происходить в обществе, чтобы молодые таланты шли на оперную сцену?
ХУРАМАН: Наверное, надо одинаково справедливо пропагандировать все сферы искусства. Вот посмотрите, мы даже не знаем, где находится могила Моцарта, но он сам – везде, и его имя будет жить в веках. С его именем существует целая страна – Австрия. Его нет, но там есть платки с его портретами, кафе, рестораны, конфеты и т.п. Значит, нужно этим заниматься. Нет выдающейся Каллас, но ее голос звучит. У нас нет института продвижения отечественной классики, хотя в Азербайджане прекрасные композиторы. Когда мы гастролировали в Ньюпорте, там был фестиваль Рахманинова, и один день был посвящен азербайджанской музыке. Мы с Фидан исполняли там произведения азербайджанских классических композиторов. И потом газеты сравнили уровень этих произведений по красоте, глубине и мелодичности – с Шубертом, Шуманом, Брамсом, Мендельсоном. А если спеть их к тому же на французском или немецком языке – это были бы наши лиды! У нас всегда была очень сильная композиторская школа, а в истоках музыки каждой страны сокрыт свой национальный мелос. Нужно больше пропагандировать азербайджанскую классическую музыку, уделять этому как можно больше внимания. Вот взять, например, увертюру к опере «Кероглу» Узеира Гаджибекова, первой классической опере на Востоке. В этой музыке есть и Верди, и Пуччини, и Вагнер, там есть оттенки музыки многих выдающихся композиторов...
А сколько красоты в нашей симфонической музыке! Есть же фестивали этнической азербайджанской музыки, и я считаю, обязательно должны быть и фестивали национальной классической музыки. Ее значение не менее важно, чем этнической музыки, молодое поколение талантов должно понимать важность классической музыки и ее значение на мировой арене, должно стремиться к ней, видеть почетность и перспективы своей карьеры. Когда мы только начали получать образование, мы знали, как это престижно, перспективно и достойно – быть оперными певицами.
Приходилось много работать над собой. Но при таком внимании со стороны общества и руководства СССР к классическому искусству этот труд себя оправдывал. Наше с сестрой профессиональное становление и карьера проходили в особой атмосфере повышенного внимания к классической музыке – так, на мой взгляд, должно быть и сейчас.
Фидан ханым, а как происходило Ваше профессиональное становление? О какой особой атмосфере говорит Ваша сестра?
ФИДАН: Мое становление как профессионала началось в пору, когда я окончила Консерваторию в Баку и поступила в аспирантуру при Московской консерватории, где поварилась в соку московской музыкальной элиты. Ректором тогда был Александр Свешников. Он сразу же принял меня в аспирантуру, даже несмотря на то, что у меня один экзамен еще не был сдан. Я видела Рихтера и Ростроповича, Вишневскую и Милашкину, Атлантова и Дорлиак, бывала в домах у знаменитых певиц, лауреатов Сталинской и Ленинской премий, – почти все они преподавали в Московской консерватории, а я считалась одной из наиболее сильных аспиранток, меня часто приглашали в гости и всегда включали в концерты, которые давали сами преподаватели Консерватории имени Чайковского. Я ходила на все концерты, где играли Ойстрах, Коган, Белла Давидович, Лев Власенко, уж не говоря о Рихтере, Флиере... Когда с самых первых шагов в карьере тебя окружают такие люди, как Рихтер и Ростропович, – так и приходит понимание престижа классического искусства. Кстати, они приезжали и в Баку: Рихтер давал здесь концерт с Ниязи. Я была просто потрясена тем, что мои кумиры, которых я считала божествами, запросто стоят в двух шагах от тебя, разговаривают, курят, скромно ходят по Московской консерватории...
У многих преподавателей жили дома бедные студенты, которые не могли обеспечить себя. Ученики были крепко связаны со своими профессорами. Среди молодых певцов, лауреатов международных конкурсов я считалась одной из самых сильных, и меня отправили за границу - представлять страну за рубежом. Это тоже важно для молодых, что их ценят, замечают. Вот какой должна быть атмосфера, в которую попадает молодой талант.
Что, на Ваш взгляд, мы можем перенять у Запада? Какие меры нам следует предпринять, чтобы и наша сцена достигла такого же уровня?
ХУРАМАН: Я выступала на прекрасных сценических площадках. Мои любимые: Дюссельдорф, Ньюпорт, Толедо – сцена национального музея, Кипр – оперный театр. Перенять, пожалуй, нужно режиссуру. Да, режиссура, оформление – у нас это пока что слабое звено. Нужна очень долгая реформа, и возглавлять это дело должны очень творческие люди, но не функционеры. И не те, кто гонится за славой, заработком. Вы можете представить себе руководителя, который снимает арию в опере только потому, что она ему не нравится?! А у нас бывает и такое. Или сокращают увертюру, потому что она слишком длинная, действие – потому что оно «затянутое». Вот, например, в России наоборот: находят старые ноты и радуются – оказывается, в «Борисе Годунове» есть еще одно действие, а мы и не знали! А в «Князе Игоре» пропущено четыре страницы! Это для них большая ценность. Недавно я смотрела оперу Пуччини «Турандот» в постановке Франко Дзеффирелли и подумала, что такое здесь, у нас, к сожалению, пока невозможно. Потому что у нас в опере нет такого оркестра, таких художников, такого художественного руководителя, в конце концов, а главное – нет такого режиссера, как Дзеффирелли! Был в моей практике один забавный случай...
Решили у нас спеть на итальянском языке оперу «Паяцы» Леонкавалло. Кстати, спектакль был поставлен давно, но в афише был помечен как премьера. У нас каждый сезон идет один и тот же спектакль, и каждый раз это «премьера». За рубежом премьера идет десять дней – и всё! Но поют два-три состава. И вот спели «Паяцы». У нас очень активный руководитель театра, он всегда приглашает много интересных людей, из посольств, представителей дипкорпуса. И вот подошел к артистам посол Италии: «Все прекрасно, – говорит, – я вас поздравляю!
Представляю, как было сложно петь итальянскую оперу на азербайджанском языке!». То есть он даже не понял, что пели на итальянском! Концертмейстер должен знать как минимум четыре языка: английский, итальянский, немецкий, французский, это элементарное требование. Иначе невозможно ставить спектакли. Необходима совокупность всего – и режиссеров, и художников, и постановщиков, и технического персонала, и финансирования, – чтобы поднять нашу оперу на мировой уровень.
А как Вы относитесь к экспериментам с классикой на театральной сцене?
ХУРАМАН: Я отношусь к этому нормально, я не консерватор. Все зависит от режиссуры. Мы с Фидан совершенно спокойно относимся и к современной живописи, и к современному искусству в целом, и вообще ко всему новому, интересному, если это на самом деле высокохудожественно и качественно. С нами, к сожалению, в таком модернистском ключе никто не работал, и это где-то даже обидно. Все наши эксперименты на оперной сцене – это наши собственные наработки, открытия, находки. Хотя есть, на мой взгляд, более важный аспект. Сегодня в стране многое, конечно, делается и руководством страны, и различными культурными организациями, но дело в приоритетах. Если мы можем проводить такие известные на весь мир спортивные мероприятия, почему нельзя хотя бы один раз сделать не менее грандиозную оперную постановку, как это делают за рубежом? Я примерно год жила в Америке, в Хьюстоне, ходила там в театры, в том числе и в оперный. Я знала, что первая половина зала – это спонсоры. Такое грандиозное мероприятие обязательно должно кем-то поддерживаться: крупными компаниями, частными лицами – меценатами, олигархами... И мы знали: первый ряд – это такая-то компания, третий ряд – другая, четвертый – такой-то банк, и все это спонсоры. А иначе не получается. Одни сценические костюмы чего стоят! Например, на Чио-Чио-Сан («Мадам Баттерфляй») были костюмы, буквально расшитые золотом. А вот понимание необходимости поддержания оперы частными инвесторами напрямую зависит от уровня культуры общества в целом в стране.
Есть ли среди ваших студентов те, кому вы готовы передать эстафету? Ведь многие сегодня уезжают за рубеж...
ХУРАМАН: Когда мы были молодыми, не всегда понимали, о чем поем. Но, во всяком случае, открывали словари, изучали транскрипцию, как это произносится. И когда выступали где-нибудь за границей, никто и не догадывался, что мы не знаем их языка. Как можно не знать немецкого и петь романсы Шуберта?! Нужно постоянно над собой работать. А многие (не все, конечно) из нынешней молодежи хотят добиться успеха легким путем, путем наименьшего сопротивления, хотя сейчас больше возможностей, чем было у нас. Вот лично мы, сестры Касимовы, считаем: сегодня в Азербайджане можно научиться и играть, и петь, и танцевать, и рисовать – нужно только большое желание. Мы шли по трудному пути, время нашего творческого становления было нелегким. Жертвовали личным временем, отдавали его без остатка опере. Мы работали над собой каждый день, знали, что искусство не терпит поверхностного отношения, за него надо платить постоянным трудом и всем своим временем! Это жертва, на которую мы идем сознательно, и молодые исполнители должны это понимать. Еще, пожалуй, мы рано начали заниматься педагогической деятельностью. Преподавание – очень интересная работа, но мы слишком рано стали отдавать себя студентам – это наш долг преподавателей, и его надо выполнять, нужно делиться знаниями. Среди наших учеников есть, конечно, те, кто примет нашу эстафету. Есть! Хотя, действительно, многие уехали.
У нас есть студенты, выступающие далеко за пределами страны, лауреаты международных конкурсов, которые живут за границей, поют, например, в Большом театре, в театрах Германии... Не буду называть их имена, делать себе рекламу на их успехах, мы в ней не нуждаемся. Мы просто следим за их карьерным ростом и радуемся. Думаю, будет правильнее, если они будут называть наши имена – имена тех, кто научил их искусству бельканто...
Фидан ханым, а перед Вами стоял когда-нибудь выбор: уехать или остаться на Родине?
ФИДАН: Я преподаю, даю концерты вместе с сестрой. Из оперного театра мы давно ушли, о чем не жалеем. В свое время мы очень много гастролировали по всему миру, пели на самых престижных площадках мира, работали с самыми именитыми дирижерами, начиная с Федосеева и заканчивая Мравинским. Нас знала музыкальная элита Москвы и Петербурга, знал выдающийся дирижер Темирканов, ценил и сотрудничал с нами Ниязи – мы с ним очень много работали, набирались опыта как певицы, музыканты... Я слышала, что сегодня многие оперные певцы, такие как Чернов, Лейферкус, разлетелись по миру, стали солистами европейских театров. А мы с сестрой всегда были преданы своей стране – Советскому Союзу, Азербайджану, не уезжали за рубеж, хотя нас и приглашали. Сейчас мы поставили себе цель передать свой богатый опыт, воспитать молодое поколение азербайджанских певцов – и оперных, и камерных. Опера – классическое искусство, но одного голоса тут недостаточно. К сожалению, сегодня многие не понимают, что становление оперного певца требует всестороннего развития, расширения кругозора, повышения интеллектуального уровня, то есть постоянного роста над собой.
Хураман ханым, какие факторы, на Ваш взгляд, могут способствовать достижению мирового уровня молодым талантливым оперным артистом?
ХУРАМАН: Разумеется, только голоса и упорной работы над ним будет недостаточно. Есть, на мой взгляд, два фактора, способных поднять молодой талант на мировой уровень. Первый – это понимание необходимости интеллектуальной и моральной работы над собой, всестороннее развитие личности, как уже сказала моя сестра. Вот я пример такой приведу: Кара Караев. Он – бог в музыке, и он же был ходячая энциклопедия. Его занятия, лекции всегда проходили очень интересно. Со стороны приходили послушать, кто и музыкой-то особо не интересовался. Он жил неподалеку от Консерватории, ребята каждый раз отслеживали его путь, сообщали: вот он вышел со двора, идет по дороге... И когда было известно, что он уже вошел в двери Консерватории, все уже смирно сидели в аудитории и ждали. Потому что знали, что предстоит очень интересный урок. Его даже побаивались, так как он мог задать иному студенту неожиданный вопрос: «Скажи, пожалуйста, а ты читал Экзюпери?». Если тот испуганно отвечал: «Вы знаете, нет, не читал», Караев вздыхал: «Хорошо, а ”Алые паруса”?». – «Ой, нет, тоже не читал...». Студент уже готов был провалиться сквозь землю, а Караев говорил: «Боже, какой же ты счастливый! Как тебе еще много предстоит познать!». Это гениально! А вот я своим студентам этого не говорю – они все равно не будут читать. Нас, например, никто не заставлял читать внеклассную литературу. Понимаете, первое и главное в жизни и профессии – это стремление стать глубже, многограннее... А второй фактор – это, конечно, та среда, которая подталкивает к этим завышенным требованиям к себе, к своему творчеству. Мы росли в такой среде. Но сейчас беда в том, что этой среды больше нет – она развалилась вместе с Союзом... Но мы не должны оглядываться на прошлое. Необходимо, не упуская времени, заново выстраивать уже свою, азербайджанскую классическую школу оперы, не хуже той, что была при СССР. Так же необходимо развивать и поднимать уровень культуры нации, престиж классической музыки и оперы. Верю, у нас все получится. Важна тяга к высокому мировому уровню и вера в свои силы, в талант нашего народа. У нас для этого есть очень благодатная почва: ведь в Азербайджане так много талантливых людей, людей с хорошими голосами!
*Интервью опубликовано в 40-м выпуске
